......Стамбул издали очень современен. Минареты на расстоянии кажутся телевышками -- и эти острия протыкают время, сводя сегодняшний Стамбул с доисламским Константинополем и еще более древним Византием. Главный храм христианского мира -- Айя-София -- стал образцом не только для церквей, особенно православных (вспомним Софии -- киевскую, новгородскую, вологодскую), но и для мечетей. Поставленные по четырем углам константинопольской церкви минареты превратили ее в мусульманский храм, и началось клонирование -- мечеть Сулеймана, мечеть Султана Ахмета, мечеть Баязида... Некоторые красивее, почти все грациознее Софии, но у истоков -- она, и все на нее похожи. Становится понятно, как внушителен был и безминаретный Стамбул. Нынешний пассажир эгейского круиза испытывает, входя в Босфор, те же ощущения, что крестоносец Жоффруа де Виллардуэн восемь веков назад: "Многие из смотревших на Константинополь даже помыслить не могли, что может быть в мире столь богатый город, и вот увидели они сии высокие стены и богатые башни, оградившие город, и высокие церкви, и было их всех столько, что невозможно поверить, когда бы не расстилались они перед глазами... Не нашлось столь бесстрашного человека, кто не затрепетал бы при сем зрелище..."
Впечатляет и сама идея: единственный город на двух континентах. Единственный великий город с тремя именами. Ну, разве Рыбинск-Щербаков-Андропов или Юзовка-Сталино-Донецк. На что у Стамбула найдется русский ответ: четвертое имя -- Царьград. Вид города с воды внушал и внушает трепет и почтение: мало на свете рукотворных ландшафтов величественнее. Другое дело, когда прибываешь по воздуху и из аэропорта на такси режешь углы от Мраморного моря к бухте Золотой Рог, сразу погружаясь в базар, который есть город.Байрон приплыл в Стамбул на фрегате:))Однако корабль тоже рано или поздно пристает к берегу, и базара не миновать. Пассажирские причалы -- на европейской стороне. А главный парадокс Стамбула таков: Азия тут -- это Европа, а вот Европа -- самая что ни на есть Азия. Карту хочется перевернуть вверх ногами -- впрочем, еще и потому, что Эгейское море по отношению к Черному в культурно-политическом смысле -- север.
Пересекаешь узкую полоску Босфора -- и оказываешься в чистом, респектабельном европейском городе, оставляя позади, в географической Европе, бессонный, шумный, грязный азиатский базар, кружащийся наподобие дервиша вокруг ядер конденсации -- мечетей и дворцов. Кружение усиливается хаотичным мельканием машин: светофоры либо отсутствуют, либо не работают, либо игнорируются. Разносчик чая со своей хрупкой подвесной конструкцией из подноса и восьми стаканчиков в безумной отваге мчится на автомобильный поток, перекрывая криком клаксоны; машины с визгом тормозят, водители высовываются по пояс и машут одобрительно руками.
На азиатской же стороне, чуть дальше аккуратного ближнего Кадыкёя -- фешенебельные районы Фенербахче, Бостанджи, Гёзтепе: тут-то и селится солидный средний класс. Здесь горят огни на перекрестках, здесь следят, чтобы не рушились дома и не замусоривались улицы, -- на это есть время, поскольку нет одержимости идеей продажи и показа, никто не дергает пришельца за фалды, предлагая путеводитель, шашлык, бумажные салфетки, штаны, древний камень. Здесь живут для себя, и в том, что для себя живут лучше, чем для чужеземцев, -- серьезное отличие Турции от северного соседа.
Скоропалительный турист сюда не добирается, ограничиваясь босфорской прогулкой на катере и пересечением моста, связавшего два континента, чтобы испытать действительно волнующее чувство. "До свиданья, дорогая, уезжаю в Азию и последний раз сегодня на тебя залазию" -- в Стамбуле это не песня о разлуке: до Азии двадцать минут по воде или пять по мосту. В стамбульской Европе гуляет торговля. Известный всему миру Большой базар -- как раз цивильное место, вполне пристойный торговый центр, просто громадный. Настоящий базар -- за его пределами: повсеместный, беспрерывный. Вечером у Новой мечети прямо из высокой кучи на асфальте выбирают рубашки пастельных тонов -- в полной темноте. По ресторанной улице на Галатасарайском рынке бродят среди столиков продавцы погремушек, статуэток дервишей, цветов, портретов Ататюрка, лотерейных билетов; всех замучил старик с потертой лисьей шкурой. Дама в балахоне с бледным накрашенным лицом разворачивает аккордеон: "Дунайские волны". Сейчас войдет Чарнота. В районе Лалели бродят недешевые "наташки". По набережным Золотого Рога -- рыбная торговля под присмотром безбоязненных свиноподобных чаек: сардины, скумбрия, пеламида с рекламно вывороченными пурпурными жабрами. Жареную скумбрию продают прямо с качающихся лодок. Картина инфернальная: в лодке жаровня, пламя то и дело взметается, охватывая продавцов, они ругаются, хохочут и протягивают на берег вложенную в булку рыбу.
В мавзолее Сулеймана Великолепного настойчиво предлагают сделать взнос на поддержание гробницы султана и его русской жены Роксаны. Квитанцию за номером 0255207 серии D13 храню: как еще обернется жизнь.
Туризм -- тоже торговля. Только сам товар -- поскольку это недвижимость под охраной государства -- продать нельзя, так что торгуют любознательностью. Твоей. Ты -- одновременно покупатель и товар. Странное шизофреническое ощущение, когда тебе назойливо и агрессивно продают тебя -- хочется сказать, лучшую часть тебя, одну из лучших по крайней мере.
На асфальте у воды -- что-то накрытое брезентом с огромной надписью: "Тетрать -- 1 kg -- $2". Изводишься от любопытства, но тут приходят вялые брюнеты и стаскивают брезент: штабеля тетрадей для продажи на вес российским оптовикам. Местные торговцы сносно объясняются по-русски -- благо масса общих слов. Балык -- по-турецки "рыба"; обидно: выходит, любая тюлька -- для нас деликатес. Зато мы отыгрались на сарае, который у них -- дворец, и на алтыне, который -- золото. Спорт -- спор: как правильно. Ластик -- шина. Я обедал на речке Чай, пил чай в местечке Чердак. Секулярная революция Ататюрка реабилитировала алкоголь: вина пока неважные, все пьют анисовую ракию и более привычное, с фонетически безупречным написанием -- votka, kanyak. Стакан по-ихнему -- бардак, тарелка -- табак. Родная лингвистика: водки бардак да селедки табак.
Восток вообще роднее, чем запад. Европе в русском языке как раз не повезло. Прежде всего -- с единственной известной к этому слову рифмой. И еще: в слове "Европа", особенно в его производных, так явственно слышен другой чуждый корень, и на слух патриота какой-нибудь "Евросоюз" только и может быть союзом масонов. Язык определяет идеологию: "евроремонт" -- само существование этого слова есть сильнейший аргумент в пользу азиатскости России. Не говоря уже о том, что евроремонтом в Москве занимаются турки.
У причалов Каракёя выстроилась русская кафедра: "Профессор Щеголев", "Профессор Зубов", "Профессор Хлюстин"; профессорские матросы выходят на сухопутный торговый промысел. В Лалели полно русских вывесок: "Центр кожи", "Переговорный пункт", "Молдова --Кишинев, Одесса--Херсон". В Каракёе -- ряд кабачков: "Дедушка", "Почувствуйте разницу, ё-моё!". Чувствуешь, сидя у окна: под тобой рыбный рынок, перед тобой Золотой Рог, за ним -- Айя-София. Ё-моё!
Наконец-то! Исполнилась многовековая мечта. Победой прославлено имя твое, твой счет на вратах Цареграда.


Петр Вайль.





serap..........al-malik ad-d'illil