Кое-кому, благодаря Кларе, уже удалось прочитать эту книгу, презентация которой прошла 11 октября 2005 в Букберри на Никитском.
Молодой журналист, герой романа Шульпякова, получив заказ на книгу об архитекторе Синане, отправляется в Стамбул для того, чтобы собрать материал и почувствовать атмосферу, в которой работал главный зодчий Османской империи. Однако простое журналистское расследование оборачивается романтическим путешествием, в котором прошлое встречается с настоящим, а герой открывает ту часть себя, о которой совсем забыл в московской суматохе.
Интересно? Да. Познавательно? Да? Это все о Синане от Глебя Шульпякова? Нет.

В литературном альманахе "Ликбез" (http://tbs.asu.ru/likbez/index.htm), опубликованы "Путевые заметки" автора, связанные с сюжетом романа и историей написания.

***

СИНАН



1.

Одни говорили, он умер в день своего столетия, другие считали, что погиб накануне в результате несчастного случая, когда осматривал печные трубы на дворцовой кухне, третьи сходились на том, что скончался он в результате переутомления несколькими днями позже, в феврале, и что в дворцовых архивах Стамбула даже была, пока не исчезла, казенная запись об этом, да и числа, что были начертаны на его могильном камне, говорили о том же, но известняк, дело известное, недолговечен и дата стерлась раньше, чем ее успели запомнить, так что спустя некоторое время споры разгорелись по новой, пока не решено было считать, что умер он в возрасте около ста лет, и на том дело бы кончилось, да только в Конье - вечно эта Конья! - объявился полвека спустя дервиш, был он родом из Кайсары и утверждал в кофейне на базарной площади, что видел его накануне своими глазами и что был он сед, как и положено старцу в его-то годах, и слеп, потому что ослепил себя золотой иглой, той самой, с перламутровым черенком, которая принадлежала, говорил этот дервиш, еще великому Бехзаду из Герата, а потом показывал он мне свои мечети и караван-сараи в этом городе, а если вы спросите, как же слепец мог мне что-то показывать, отвечу: когда художник ослепляет себя золотой иглой, тьма не сразу опускается на мир и он долго еще различает предметы вокруг, хотя все чаще и чаще предпочитает вспоминать мир таким, каким его видел Аллах.

2.

Я приехал в Одессу на поезде. В Одессе я собирался сесть на паром и плыть в Стамбул через Черное море. Билет на паром я забронировал еще в Москве, он лежал у меня в кармане, поэтому прямо с вокзала, купив газетный кулек орехов, я отправился в сторону порта.
В Одессе я был один раз, с родителями. Мне было три или четыре года, помню, на длинной лестнице я уронил мороженое и долго ныл по этому поводу. Больше, как я ни старался, вспомнить оказалось нечего.
Я шел по главной улице самого веселого города на свете. Весенняя Одесса была пустынна и прозрачна, и напоминала большой аквариум. Синий вечерний воздух качался в этом аквариуме как вода, из подворотен воняло кошатиной и табачным дымом. Внизу раскинулся порт.
В порту на приколе стояло несколько кораблей, но никакой посадочной суеты вокруг них не наблюдалось. В зале ожидания тоже никого не было. В углу тарахтел газированный автомат - воду отпускал старик в штанах с лампасами - но все шторки на кассах были задернуты. За шторками, однако, горел свет, и я постучался. "Что" - ответили мне. Я, как мог, объяснил ситуацию. За шторками замолчали - слышно было, как шелестят бумаги. Потом тот же голос объявил, что билеты не проданы, поэтому рейс отменяется.
И между шторок, как в цирке, возникла рука.
Я отдал билеты и паспорт, и в кассе снова зашелестело. Через минуту рука выложила на стойку деньги, после чего свет в кассе погас и мне ничего не оставалось, как отправиться к выходу с комком купюр в кулаке. "Да не сходите вы с ума - долетело до меня у дверей. - Возьмите самолет и завтра будете в Стамбуле!" На этих словах свет погас везде, газированный автомат поперхнулся и заглох, а я вышел на воздух.
Я снова поднялся по лестнице и спросил дорогу к авиакассам у молоденького солдатика, который слонялся по скверу. Тот поспешно согласился - как будто весь вечер только и ждал того, чтобы отвести кого-нибудь до кассы. По пути он что-то рассказывал про службу в инженерных войсках, но я не следил за разговором. Не до инженерных войск мне было в ту минуту.
В кассе и в самом деле были билеты на утренний рейс. И я купил один билет на турецкие авиалинии в экономическом классе. Там же мне посоветовали для ночлега гостиницу "Красная". Дорогу до этой гостиницы мне опять показывал мой солдатик. Оказывается, все это время он ждал меня на улице.
Гостиница "Красная" - скорбный имперский рыдван с облупленной колоннадой у входа. По словам солдата, в прежние времена это было самое шикарное заведение Одессы. Теперь номер для гражданина Украины стоил 25 гривен, мне же, как иностранцу, комнату сдали за сотню. Делать было нечего - я заплатил деньги и стал подниматься по ковровой дорожке. Сквозь стеклянную дверь с улицы мне помахал солдатик. Впечатление было такое, что он останется у подъезда до утра.
Пыльные мраморные девы освещали мой путь по коридору. Я нашел дверь под номером 406, вошел в узкую, как спичечный коробок, комнату, бросил вещи и лег в ботинках на койку.
Наверху, в темных углах потолка, висели гипсовые ангелы. Дверные ручки мерцали латунью, а над раковиной из кафеля торчали бронзовые крючки в форме русалок. В общем, былая роскошь все еще напоминала о себе. Но оставалось ей, по видимому, недолго.
Я выключил свет. Не помню, сколько времени я пролежал вот так, в темноте. Может быть пять минут, может быть час. За стеной сифонил унитаз, комната покачивалась в такт скорому поезду, под потолком возились ангелы.
Кажется, я задремал, когда у дверей раздался короткий шорох. Я очнулся, вскочил и включил торшер. Видно было, что на полу у дверей лежат какие-то бумажки. Это были полароидные снимки, которые кто-то сунул под дверь.
Я присел около карточек на корточки. Со снимка скалилась чернобровая девица с белым одутловатым личиком. Она лежала на диване в полосатом купальнике. На обороте карточки значилось имя - Изабелла - и номер внутреннего телефона.
Две другие девицы Виктория и Вероника мало чем отличались от Изабеллы. Те же одутловатые лица, тот же слой штукатурки, тот же диван и тот же купальник. Оценив их прелести - и свои возможности - я вздохнул и отправил Изабеллу, Викторию и Веронику обратно в щель.
Выглянув через пять минут в коридор, я с облегчением обнаружил, что мои девицы исчезли.
Кое-как ополоснувшись холодной водой (горячей не было), я встал на коврик и снова огляделся в комнате. Меж окон в рамке под стеклом висела карта. Это была карта Черного моря с промерами глубин и береговой полосой. Я долго рассматривал турецкий берег (который мне теперь никак "не светил"), пока наконец не заметил собственную физиономию, которая отражалась в стекле. Острова, цифры морских глубин, дельты рек, заливы, все оказалось лежащим на моем лице. Звезда Крыма сияла во лбу, на щеке висела плохо выбритая Болгария, а подбородок окаймлял турецкая борода.
То еще было зрелище, в общем.
Я выставил будильник на семь утра и залез под холодные простыни. Закрыв глаза, я понял, что меня снова укачивает, и по привычке обхватил край дивана. Где-то в порту голосил траулер, хлопнуло окно, послышался звон посуды. Потом все стихло.
Я засыпал в Одессе, которая была эпизодом моего невеселого детства, а теперь вот стала невнятным эпизодом моей зрелости. Между этими городами уместилась моя жизнь длинною в тридцать лет. Странное развитие событий, не правда ли?
Я спал без сновидений и лишь под утро мне приснился короткий сон. Во сне я увидел мой гостиничный номер с диваном и картой моря.
На диване кто-то лежал, но кто это был, разглядеть мне так и не удалось. А жалко.

3.

Не знаю, зачем я отправился в это путешествие.
Зачем люди вообще снимаются с места? едут бог весть куда подальше от родных мест? Говорят, путешествуя, люди бегут от себя. Не знаю. Я всегда считал, что эту фразу придумали скучные домоседы. Мне казалось, что путешествуя человек приближается к себе, просто происходит это с другой стороны. В сущности, путешествие это еще один способ самопознания - только с помощью пространства.
Не самый худший способ, между прочим.
Последние год-два мне вообще стало казаться, что жизнь вокруг меня, да и я сам, перестали существовать во времени. Как-то незаметно, неслышно, незримо время кончилось, свернулось в трубку, исчезло. Люди, вещи, все перестало меняться. Застыло. Превратилось в пространство, вот что.
Как раз в то время я стал интересоваться классическим искусством ислама. Накупил книг, стал выписывать альбомы по интеренту, снова записался в библиотеку. Меня странным образом задевали за живое его образы. Я чувствовал что-то вроде личной заинтересованности, читая о мечетях и разглядывая миниатюры. В исламе мне мерещился некий эстетический эквивалент тому, что происходило и со мной, и вокруг меня. Я ощущал современность того, что было в нем явлено и мало-помалу стал считать, что принципы искусства ислама идеально накладываются на наш мир, каким он будет завтра. Пестрым и единым. Поверхностным и глубоким. Свободным и обреченным.
Для своей поездки я выбрал Стамбул. "В конце концов, император Константин тоже решал личные вопросы с помощью пространства, когда перетащил столицу в Византий" - думал я. "А это что-нибудь да значит".
Я решил написать "Книгу Синана" - книгу о великом зодчем эпохи расцвета Оттоманской империи. Книгу о художнике, который дал искусству ислама завершенный стиль. Книгу, с помощью которой я, в сущности, собирался разобраться с самим собой.
Но были и другие причины. Дело в том, что моя девушка, с которой мы встречались вот уже три года, решила уехать в Америку: на длительную стажировку. Кроме соображений карьеры тут были мотивы личного свойства. Последний год она все чаще говорила о том, что нам пора менять наши отношения; что она устала жить одна; что мне пора кончать с моим затворничеством; что нужно начинать жить вместе, а не куковать по разным углам Москвы.
Она ничего не сказала - ни "да", ни "нет". Она просто уехала - то есть предпочла решить проблему опять-таки с помощью пространства. Что мне оставалось? Я собрал чемоданы и тоже отправился в путь.
Только в другую сторону.

4.

"Стамбул начинается в аэропорту. Кожаные ремни на поручнях так и подмывает срезать себе на ремень, но ведь не за кожей отправились мы в путешествие!"
Так писал о Стамбуле мой приятель, журналист и путешественник. Он был одним из первых столичных писак, сочно и смачно написавших про этот город. Во время работы над очерком он часто звонил мне и я, как мог, толковал ему, что знал по книгам. Я рассказал ему, как была устроена Оттоманская империя времен Сулеймана. Я говорил ему об исламском фатализме, о пространственном решении красоты, о суфиях и т.д. Он подолгу слушал и, кажется, что-то записывал.
Наконец его эссе о Стамбуле вышло. Чего скрывать, оно было написано не без изящества. На волне успеха он, как настоящий профессионал, перепечатал статью несколько раз. Время от времени ее оригинальные версии я встречал под разными заголовками то в книжном еженедельнике, то в глянцевом журнале для девушек.
Но ни в одном из вариантов не было ни слова о том, что мы обсуждали по телефону.


ЖИВОТ АРХИТЕКТОРА

1.

История Византийской империи закончилась в 1453 году с падением Константинополя. Сто лет спустя на семи холмах «выросли» мечети, ставшие классикой исламского зодчества эпохи расцвета Османской Порты.

Взлет архитектуры был «вертикальным» во всех смыслах этого слова. И своя логика тут, конечно, имелась. К моменту падения Константинополя Византийская империя существовала в основном «на бумаге». В реальности это был десяток мелких городов на побережье, острова в Мраморном море и сама столица. Вот и все, что досталось последнему императору Второго Рима.

К середине 15 века османы давно уже владели территориями, окружавшими Константинополь. Сам город оставался досадной помехой, бельмом на карте. Следовало поскорее избавиться от этого соседства. Тем паче, что Пророку приписывали высказывание о том, что «славен будет в глазах Аллаха воин, утвердивший ислам в этом городе».

Султан Мехмет был амбициозным юношей. И хорошо знал слова Пророка. В отрочестве ему не слишком везло с военными проектами. Ему шел 21-й год, когда он стал хозяином Османской империи. Империи явно не хватало достойной столицы. Мехмет решил реализовать мечту своего безрадостного отрочества.

Проект назывался «Константинополь»


2.

К моменту падения города принципы архитектурного строительства в Оттоманской империи в общих чертах уже сложилась. Однако черты эти носили разрозненный, что ли, характер. В давнишней столице османов Бурсе около 1400 года было закончено строительство знаменитой мечети Улу-джами, покрывавшей молитвенное пространство двадцатью куполами. Эта мечеть подвела итог истории многокупольных мечетей сельджукского типа. Довела этот тип до эстетической кульминации.

Накануне взятия Константинополя в столице османов Эдирне появилась мечеть Трех балконов. Тут акцент был сделан на главном из пяти, центральном куполе. Принято считать, что именно эта мечеть стала первым шагом к «освоению» пространства центрального купола.

А стало быть и предтечей шедевров 16 века.

Наконец, в самом Константинополе находилось чудо света и Мекка градостроителей - Собор Святой Софии. Собственно, если мы говорим о символическом значении взятия Константинополя, мы имеем в виду эстетический момент во всей этой истории. Момент присвоения, а затем и освоения османами главного архитектурного объекта христианского Средневековья.

Таким образом вот вам основные составляющие «архитектурного взлета» оттоманской архитектуры.

Это, во-первых, традиция старого османского зодчества, уходящего корнями в Иран. Это, во-вторых, выгодное в культурном и географическом отношении местоположение Константинополя. И, в-третьих, это большие казенные деньги, без которых невозможно большое строительство.

Что оставалось? Правильно - нужен был человек, способный свести все три пункта в единое целое.

Этим человеком стал Синан: придворный архитектор Сулеймана Великолепного, казна которого никогда не пустовала.

3.

Точная дата его рождения неизвестна. Дата смерти также оспаривается исследователями. В разговоре о годах его жизни принято говорить, что Синан родился около 1498 года, а умер в девяностых годах 16 столетия.

И что прожил он, таким образом, около ста лет.

История его жизни - хотя и мало известная в подробностях - есть самая потрясающая иллюстрация судьбы художника в золотую эпоху империи. Именно судьбы, а не жизни - поскольку, повторяю, детали до нас не дошли.

Нам известно, что Синан родился в деревне Агирнас, жители которого были христианами. Это крошечный поселок в двадцати километрах от райцентра Кайсери, что на Анатолийском плато. Мы знаем, что мальчик был крещен Юсуфом, то есть Иосифом, в честь отца, который был, таким образом, плотник. В конце 15 века в деревне жили греки, армяне и турки, так что сегодня каждый из них считает Синана «великим сыном греческого/армянского/турецкого народа».

Так оно, в сущности, и есть.

Многочисленные памятники Синану, там и сям расставленные по Стамбулу, показывают старца в духе Моисея Микеланджело. Это Синан официальный - породистый и благородный, с чертами лица, что называется, «и нашим, и вашим». Однако в деревне, где он родился, стоит другой монумент. О нем мало кто знает, поскольку редкая птица залетает в эту вот тьмутаракань. Там, под отвесным лучами солнца - над катакомбами первых христиан - оторопело застыл коротконогий старик в халате. Халат расстегнут на животе, у старика крупная голова и плоское лицо, черты которого имеют четкое монголоидное выражение.

Можно ли верить этому изображению? Говорят, его реконструировали по костным останкам зодчего - но мало ли что говорят современные турки? И все же хотелось бы представить его именно таким. Постаревшим и отупевшим от работы по производству архитектурных шедевров. Уставшим от бесконечных капризов заказчика и вечных придворных склок. От того, что линия великого города навсегда изъедена великими силуэтами его мечетей. И что перед величием Аллаха они ничего не значат.

4.

Если спросить, что более всего поражает в этой истории, ответ будет следующим: откуда? Откуда у него это чутье на сопротивление материалов? знание структуры геологических пород? блестящая математическая выучка? Ведь купола его мечетей были по тем временам огромными - и почти все они дошли до нас вопреки сейсмологическими катаклизмам!

Хорошо, можно было изучить алгебру и геометрию - но откуда это ренессансное чувство единства? гармонии разных фрагментов? его мечети суть лучшее доказательство основных постулатов Альберти - но откуда он узнал об Альберти? Он работал во времена Микеланджело - их «покорение» купола было почти синхронно по времени - но чем объяснить это сходство? идеями, которые носились по воздуху?

Жизнь в Оттоманской империи была основана на фигуре умолчания. Поэтому никаких документальных ответов на наши вопросы не существует. В исламе частная жизнь человека неприкосновенна - она остается тайной и никому не придет в голову записывать ее подробности. Хотя бы потому, что они неизвестны. Во время ликвидации института янычар в 1826 году в Стамбуле погибли все архивы - так что теперь нам недоступен и послужной список Синана. Все что мы знаем, находится перед нашими глазами.

И вот мы смотрим - и видим: в архитектуре он, в сущности, не сделал никакой революции. Всю жизнь он работал с общеизвестными формами - парусами, контрфорсами, куполами, аркадами, сферами и полусферами. Секрет его величия был прост и неповторим. Он сумел расположить их в пространстве так, что взгляд не уставал смотреть ни на минуту.

Собственно, зрение и пространство - это единственное, что роднит нас с той эпохой. И тогда, и сейчас смотреть на эти здания можно часами.

Поскольку, глядя на эти мечети, мы видим не материю, а - пространство.

5.

Он оказался в Стамбуле после того, как попал в рекруты. Был такой закон, обязывающий христианские общины на территории империи сдавать лучших юношей в рабство султану.

Говорят, когда янычары пришли в село, он прибавил себе год или два - чтобы попасть в списки. Наверняка семья его отца была многодетной. Скорее всего жили они небогато. И рабство в Стамбуле было куда перспективней столярного дела в деревне.

Тем паче что лесов в тех краях - раз два и обчелся.

За этот поворот судьбы он заплатил тремя вещами не считая свободы. Религией предков (по прибытии в Стамбул все рекруты принимали ислам), собственным именем (из Юсуфа он стал Синаном, что означает «идущий первым») - и крайней плотью.

Что чувствовал он тогда, в первые дни - в стамбульских казармах среди таких же как и он, обритых наголо парней? Сейчас, пятьсот лет спустя, глупо делать предположения. Одно можно сказать достоверно. Мы не знаем меру его исполненности в новой вере. Но. Приняв ислам, он понял ислам и нашел в архитектуре потрясающую форму, чтобы выразить это понимание. Глядя на его мечети, сомневаться в этом нет никакой возможности. В сущности, своей работой он доказал главный постулат всякого искусства. Что величие сути, какой бы она ни была, проверяется величием формы, которая его выражает.

С этой точки зрения Синан был стопроцентным мусульманином.

6.

Несколько лет Синан провел в военном училище Стамбула, еще несколько лет - в Анатолии, куда кадетов сдавали в аренду богатым купцам, чтобы покрыть расходы на их обучение. Первыми его военными компаниями были осада Родоса и штурм Белграда. В обоих случаях он отвечал за саперные работы, осадную технику - и коммуникации.

Некоторые мосты, которые он выстроил в Восточной Европе, стоят до сих пор.

Наконец его, как «отличника службы», посвятили из кадетов в янычары. Это была элитная гвардия султана, которую формировали из рекрутированных юношей, чаще всего христиан по происхождению. Занимая привилегированное положение в империи, янычары оставались рабами. Они часто влияли на политику султана, но в любой момент могли лишиться головы. Именно этот двойственный статус и обеспечивал эффективность гвардии.

Церемония посвящение проходила на бывшем византийском ипподроме в июне 1523 года. Скорее всего на ней был султан Сулейман. Скорее всего играла военная музыка - ухали огромные барабаны из слоновьей и бычьей кожи, стонали цимбалы, звенели железные треугольники.

На голову новоиспеченным янычарам водружали шапку с длинным белым отрезом войлока, который спадал на спину - в память о том, как дервиш Бекташи благословил первый призыв «новой гвардии» рукавом своей робы.

Из прочих расхожих легенд вспомним ложку, которая тоже теперь на боку у Синана. Говорят, в алтайские времена у древних тюрков самыми преданными рабами считались те, кто служил на кухне.

Отсюда и ложка.

7.

Идеализм ислама исполнен чувством пространства, в узорных дебрях которого человека ведет умная воля.

В этом чувстве - вся исламская статика.

Бытовая реальность ислама заключается в регулярных свершениях: молитвы, поста, паломничества и подаяния. В этой элементарной, но постоянной практике - вся исламская кинетика.

Так же как лопата это не черенок и лезвие, а «копать», так же и прикладная суть ислама: в действии. Но! заповеди ислама, перенесенные в пространство, они образуют геометрическую фигуру и складываются в узор. Вот ключ к резным орнаментальным выкладкам в мечетях!

Синан сделал в архитектуре то же самое. Он выразил исламский идеализм через функцию - и наоборот. «Остановил» в камне исламскую практику и выразил идеализм через элементарные законы физики. Глядя на его мечети, мы видим, как они «работают». Мы чувствуем, как по дугам и аркам из камня циркулирует энергия силы тяжести. И как распределяются ее потоки. Внешне его мечети безиллюзорны и прочно «стоят на ногах». Они, если угодно, фундаментальны и непреложны как пять заповедей ислама. Просто с них, как с часов, снята крышка - и видно, как шестеренки беззвучно цепляют друг друга.

Другое дело - изнанка. Один из основных принципов исламской архитектуры это контраст: внешнего и внутреннего. Исламские сооружения интровертны - они прячутся в себя, открываясь только «своим». Глядя на великую мечеть Сулеймание, вспоминаешь хозблоки - та же откровенная функция - но попадая под своды, теряешь дар речи: открывается космос.

Но. Говоря «космос», мы имеем в виду «пространство». Это потом, потом - в декоративной Голубой мечети, скажем, - купол превращается в свод планетария. Вставая под купол работы Синана, ты попадаешь под душ: разумного пространства, которое струится сквозь тебя с высоты. Собственно, в этом проницании, в этом рентгене и заключается суть исламского космоса - в отличие от христианских небес, навсегда удаленных от человека. «Материальная часть» исламского космоса хранится в Каабе - это черный камень, сброшенный Аллахом на землю в знак своего присутствия. Идеальное воплощение - под сводами Синана, который взял элементарные геометрические формы и организовал пустоту; наполнил ее смыслом; сделал «пространством»; и направил на человека.

В сущности, все его сооружения «работают» на диалоге универсальных фигур: круга и квадрата, шара и куба. Попытка «вписать» их друг в друга - и ее фатальная невозможность - питают силу притягательности этих мечетей. В диалоге божественного идеального круга и прикладного, земного квадрата - вся суть исламского миропонимания: его угловатой функции и ускользающего идеала.

8.

После похода на Багдад 1535 года, когда Синан построил суда и молниеносно переправил артиллерию через озеро Ван, случилось самое загадочное происшествие в судьбе нашего героя. Сорока семи лет от роду он был назначен придворным архитектором и занял одно из самых статусных мест в империи.

Подробности этого назначения мы никогда не узнаем. Вероятно, у Синана были «свои люди» при дворе. Возможно, сам визирь Ибрагим, когда-то грек-христианин и раб, а теперь великолепный временщик, хлопотал за Синана в нужный момент: когда прежний архитектор султана по старости «вышел из строя».

Возможно, кто-то другой.

Все, что мы можем предположить, будет банальным. Но карьерные перепады вообще вещь довольно незамысловатая. Тем паче в Оттоманской Порте, где все строилось на стечении бытовых обстоятельств и на вовремя замолвленном слове. Не исключено, что сам султан вдруг вспомнил янычара, который наводил мосты и строил переправы. Возможно, они были знакомы еще по Кафе - Феодосии - где Сулейман провел юность и где была мечеть, которую долго приписывали Синану. Так или иначе в 1536 году Синан как придворный архитектор получает первый заказ. Заказ поступает от любимой жены Сулеймана, «русской рыжей ведьмы» Роксаны - и в Аксарае, рядом с рынком невольниц, начинается строительство благотворительного комплекса.

Благотворительный комплекс - это город в городе: мечеть, вокруг которой расположены школа, баня, больница и кухня. Стандартный набор, которых в жизни Синана будет еще очень много.

9.

Существуют как минимум два типа классификации творчества Синана. Хронологический и структурный.

Первый хорош для больших монографий, второй - для художественных альбомов. В первом случае речь обычно идет о «жизни и творчестве» в рамках истории золотого века империи. Второй вариант предлагает «архитектурные типы»: мечети с центральным куполом, у которых в плане квадрат, шестиугольник или восьмигранник - или многокупольные мечети сельджукского типа.

Что касается жизни Синана, то с момента его назначения она становится вполне предсказуемой. Это крупные заказы от вельмож и султана, то есть много работы в столице и провинциях. Это, разумеется, немалые заработки. И это свой дом, где Синана ждет вторая жена, которую недавно взяли под крышу, ибо «лучше разделить, чем потерять» как говорят жены, когда их мужьям нужна юная плоть.

На своем посту Синан пережил двух султанов и умер, как было сказано, в возрасти около ста лет. Все это время он не переставал заниматься рутиной. Проектировал канализацию Стамбула, строил мосты, бани, беседки и павильоны, загородные дачи и городские фонтаны, водопровод и кухни, и даже печные трубы на этих самых кухнях.

Большинство из этих бытовых построек, увы, не сохранилось.

Что касается нашего высказывания, то его объем предполагает следующую структуру. «Творчество Синана» для нас это, во-первых, огромные пятничные мечети, выстроенные по заказу султанов. Это, во-вторых, небольшие мечети, которые были заказаны Синану министрами и военачальниками, а также ближайшими родственниками султана. И, в-третьих, это светские сооружения: дворцы, хамамы (бани), караван-сараи и мосты.

10.

Мечеть Шехзаде Мехмета он считал работой ученика, Сулеймание - зрелого архитектора, и только Селимие в Эдирне признавал шедевром мастера.

Так гласит знаменитая легенда, без которой не обходится ни один путеводитель.

С этих мечетей и начнем.

Первый крупный заказ от султана поступил Синану в 1543 году и пять лет спустя в Стамбуле рядом с акведуком появилась мечеть Шехзадэ Мехмета.

«Шехзаде» означает «принц». Мехмет был сыном Сулеймана, он умер от оспы двадцати одного года от роду, его-то памяти и посвящена мечеть. Ее купол имеет в диаметре 19 метров. Его высота от пола до макушки - 37 метров. Четыре примыкающих полукупола образуют форму креста. Так что мечеть абсолютно симметрична в плане - тем паче, что и площадь внутреннего двора равна площади самого здания. План этот лапидарный, косный: с таким не поиграешь. Однако план этот проверенный. Мечеть Фатиха 1471 года и Баязида (1506), выстроенные в городе до Синана, имели тот же чертеж.

Собственно, с этим чертежом и экспериментировал зодчий, как будто закрывая тему.

От Синана в этом сооружении - только ритм: полукупола и главки, венчающие контрфорсы, относятся к куполу так, что зрителю кажется, будто мечеть «ниспадает» на землю по линиям равнобедренного треугольника. Ну и портики, которыми Синан первым в оттоманской архитектуре прикрывал эти самые тяжелые контрфорсы.

Главный вход коронован витиеватой резьбой. Минареты основательны и тоже обильно декорированы каменными выкладками. Вся эта бижутерия совершенно несвойственна Синану, который предпочитал «раздевать», а не «наряжать». Однако декоративность в данном случае тоже функциональна. Это попытка восполнить потерю. Это венок от живущих памяти юноши, который умер во цвете (читай, узоре) лет.

Внутри мечети много свободного пространства. Четыре опорных столба не слишком массивны, хотя и стоят особняком. Боковые галереи отсутствуют, поэтому основное «ощущение» мечети - это открытость и незащищенность. Ранимость, если угодно. На этом контрапункте - военной «выправки», «упакованности» фасадов и внутренней прозрачности интерьера - «работает» Шехзаде Мехмет-джами.

«Джами» с турецкого и означает «мечеть».

11.

Султан Сулейман любил повторять, что хочет от жизни три вещи: разрушить Вену, провести в Стамбул водопровод и построить мечеть, равной которой не было бы во всем подлунном мире.

Два из трех обещаний он выполнил.

Комплекс великой мечети Сулеймание чрезвычайно раскидист и сложен в плане. Это город в городе, гигантский каменный скрэббл, по которому можно блуждать целый день: несколько медресе, больница, приют, кухня, столовая, караван-сарай для гостей, туалеты, фонтаны, поле для игры и отдыха, и торговые ряды ремесленников, среди которых особое место выделено кузнецам, поскольку султан Сулейман был по профессии кузнечных дел мастером.

Площадку под строительство расчищали на месте сгоревшего гарема. Говорили, что старый гарем нарочно сожгла русская ведьма Роксана, чтобы перебраться поближе к султану: в новый дворец Топкапы. В наши дни от старого гарема на склонах Золотого Рога остались сады. Там Синан откупил себе кусок земли для собственной могилы.

Забегая вперед, скажем, что могила его сохранилась.

Между Сулеймание и Святой Софией одна миля по городу и тысяча лет во времени. Но все же это «вещи» одной породы. Обе созданы в эпоху расцвета империй. Обе декларируют мощь и славу государства, величие императора. В истории каждой стоит женщина: там императрица Теодора, тут невольница Роксана.

Взявшись за мечеть, Синан конечно же держал в уме Софию. Его Сулеймание построена с намеренной оглядкой. Даже план - два полукупола на одной оси, четыре несущих столба, круг в квадрате - демонстративно прежний. Но посмотрите, как идея ислама преображает и превосходит греческие формы! Купол Софии подсвечен невидимыми окнами. Он отделен от храма и плывет над головами как летающая тарелка. Купол Синана меньше в диаметре (26 против 34) и ниже (53 против 56) - но человек, входя в мечеть, попадает под его невидимый «колпак». Он охвачен потоком пространства, которое стремится вниз по раскидистым парусам.
София - это мистерия: галереи, приделы, закутки. Попадая под своды этого храма, человек все также одинок и тайна его запечатана. Наоборот, Сулеймание - пространство открытости. Божественный свет не подсвечивают, а проницает человека «здесь и сейчас». В Софии чувствуется античность. Человек, созерцая, «постигает эйдосы» во времени. Мечеть Синана «дается» человеку сразу (так Аллах вручает всю жизнь человека в момент его зачатия).

Это - эффект одновременности пространства.

Синан говорил, что Сулеймание есть работа зрелого мастера. Правильно. Потому что здесь он свое мастерство «выдает». Смотрите, говорит он, механика и форма в архитектуре неразрывны. Все очень просто - внутреннее есть вешнее и наоборот. Я не сделал ничего особенного. Я просто поместил шар в куб и воздвиг таким образом конус.

Мечеть имеет четыре минарета - Сулейман был четвертым правителем Стамбула - а балконы в общей сумме дают цифру «10»: что означает «десятый сын Османа». Во время открытия были зажжены 22 тысячи свечей. При таком освещении даже ночью видна была каллиграфическая надпись на куполе. Она гласила: «Аллах - свет небес и земли. Его свет - точно ниша; в ней светильник; светильник в стекле; стекло - точно жемчужная звезда. Зажигается он от древа благословенного - маслины, ни восточной, ни западной. Масло ее готово воспламениться, хотя бы его и не коснулся огонь.

Свет на свете! Ведет Аллах к своему свету, кого пожелает!»

12.

Если Сулеймание это портрет власти в лице человека - со всеми регалиями и орденами - то Селимие, наоборот, портрет частного человека, по необходимости облеченного властью.

В этом вся разница.

Сын Сулеймана Селим любил женщин, стихи и музыку, имел прозвище «Пьяница» и мало интересовался судьбой империи. Собственно, с эпохи его правления принято отсчитывать начало заката Оттоманской Порты. Он родился принцем, но слишком долго ждал престола, чтобы, дождавшись, менять свои привычки на императорский распорядок дня. Он и умер не по-императорски: поскользнувшись спьяну в бане, разбил голову о мраморный пол. Эта смерть мало опечалила народ, привыкший к твердой руке Сулеймана. Только поэты, женщины да виноделы Кипра переживали по этому поводу - поскольку остались без высокого покровителя.

Остальная империя вздохнула с облегчением.

Свою мечеть он заказал Синану в Эдирне, городе императора Адриана, который также покровительствовал искусствам. Так что жест был вполне симптоматичным. Закончив строительство в 1575 году, Синан назвал мечеть работой мастера. И был прав. Перед нами произведение человека, который слишком хорошо знает приемы своего ремесла.

И по мере возможности ограничивает себя в них.

Купол Селимие лежит на «обнаженном» восьмиграннике с двумя «этажами» арок в простенках. Восьмигранник увеличивает число опор, но позволяет сделать их не такими массивными, отодвинуть к стене и расчистить центральное пространство мечети. Крошечные - по сравнение с центральным куполом - полукупола почти незаметны снаружи. Они чередуются с простенками, как будто Синан взял готовый макет - через одну поснимал эти самые главки - и понял: так будем строить.

Зато по фасаду демонстративно выделены восемь контрфорсов. Они задают вращательный ритм всему сооружению. Четыре минарета, установленные по углам мечети сдерживают этот суфийский, в сущности, танец одиночества. Минареты почти вдвое выше - «старше» - купола: и купол, величественный и одинокий - как будто находится под их высоким покровительством. Внутри минаретов свиваются три винтовые лестницы, ведущие на балконы. С балконов открывается вид на голубые поля предместий Эдирне, по которым уходит теперь уже совсем близкий путь в Европу.

Туда, где частность человека возведена в принцип.

13.

Из мечетей, выстроенных по заказу министров, особо отметим лишь несколько - слишком велико их число и в Стамбуле, и по империи. Это, во-первых, мечеть Соколлу-Мехмета-паши в районе Кадирга, что за ипподромом. Она расположена на склоне холма, который определяет ее конфигурацию. Во внешней стене Синаном устроена крутая полутемная лестница. Она проходит через арку на залитый солнцем двор - так что эффект неожиданности стопроцентный.

Эта мечеть имеет в основании шестиугольник - форму снежинки, то есть идеальную форму для мудрого человека, каким был этот самый паша. Все шесть колонн спрятаны в стенах, так что молитвенное пространство остается свободным. Михраб - ниша стене, указывающая направление на Мекку - сдержанно украшен изразцами, стены в основном свободны от них. Говорят, над михрабом и над входом в золотых оправах вмонтированы кусочки черного камня из Каабы. Говорят также, что это - враки.

Эта мечеть одна из самых уютных, «домашних» в Стамбуле. Через стенку ее двора видно Мраморное море и горизонт, который пересекают лезвия кипарисов.

В общем, курортное зрелище.

Другая мечеть построена Синаном на деньги главного скряги империи, Рустема-паши. Это - полная противоположность той, первой мечети. Она стоит в самом центре района Тахтакале на кромке Золотого рога справа от Галатского моста: прямо посреди базара. На первом ее этаже - лавки и склады, которые сдавались торговцам, через незаметную двер